— Да.

— Потому что тебя учил отец?

Ронни так удивилась, что даже ответить не успела.

— Он ведь преподавал в Джульярде. Верно? Вполне логич­но, что учил и тебя. И я готов биться об заклад, что ты талантли­ва, потому что раньше любила то, что ненавидишь сейчас.

Для огромной обезьяны-тире-волейбольного игрока он был достаточно проницателен.

Ронни глубже зарылась пальцами в песок, прохладный и влажный под верхним горячим пересохшим слоем.

— Он учил меня играть с того времени, как я начала ходить. Я играла часами, годами, по семь дней в неделю. Мы даже сочи­няли музыку вместе. Представляешь, что мы с ним делили? Не­что ценное, предназначенное только для нас обоих, а когда он уехал от нас... я посчитала, что он предал не только семью, но и меня лично. Я так взбесилась, что поклялась никогда больше не играть и не сочинять новых песен. Так что когда я только при­ехала сюда, увидела пианино и услышала, как он постоянно играет в моем присутствии, я была уверена: он думает, будто все его поступки не имеют никакого значения и что в любую минуту можно все начать сначала. Но так нельзя. Мы не можем пе­ределать прошлое.

  — Но вчера ты была с ним так дружелюбна, — заметил Уилл.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                              Ронни медленно вытянула руки из песка.

— Да, последние несколько дней мы лучше с ним ладим. Но это еще не означает, что я снова захочу играть.

— Конечно, это дело не мое, но если ты так хорошо играла, значит, сейчас делаешь назло только себе. Ведь это дар, верно? И кто знает — может, тебе стоило поступить в Джульярд?

— Я смогла бы. Они до сих пор мне пишут. Пообещали, что, если передумаю, найдут для меня место, — ответила она с лег­ким раздражением.

— Так почему ты туда не идешь?

— Это так много для тебя значит? — взвилась Ронни. — Что я не та, какой ты меня считал? Что у меня какой-то особый та­лант? И поэтому я достаточно хороша для тебя?

— Вовсе нет, — заверил Уилл. — Ты по-прежнему та, кото­рая мне нужна. С самой нашей первой встречи. И ты никак не можешь стать для меня лучше, чем уже есть.

Ронни тут же стало стыдно за свой взрыв. Она была уверена, что он не фальшивит и говорит искренне. Правда, они знают друг друга всего несколько дней, и все же... он умен и добр. И любит ее.

Словно поняв, о чем она думает, он придвинулся ближе и нежно поцеловал ее в губы. И Ронни вдруг поняла: она хочет одного — проводить часы и дни в его объятиях. Совсем как сей­час.

Маркус

Маркус наблюдал за ними издалека.

Значит, вот оно как?!

Ну и хрен с ним! Хрен с ней! Пора повеселиться!

Тедди и Ланс притащили выпивку, и люди уже собирались. В начале вечера он видел, как семейство отдыхающих загрузило свой дерьмовый мини-фургон, куда вместе с родителями сели уродливый пес и еще более уродливые дети, после чего развалюха отъехала от коттеджа в двух-трех домах от паршивой лачуг Ронни. Маркус был достаточно опытен, чтобы знать: следующие временные жильцы прибудут не раньше утра, после отъезда бри­гады уборщиков, а это означало, что, если проникнуть внутрь, дом на эту ночь будет принадлежать им.

А проникнуть не так сложно, учитывая, что у него есть ключ и код сигнализации. Отдыхающие, уходя на пляж, никогда не запирали двери. Да и зачем? Они привозили с собой только еду и, может, несколько видеоигр, поскольку большинство остава­лись здесь только на неделю. А владельцы дома, жившие в го­родке побольше, таком, как Шарлотт, устав от постоянных звон­ков представителей охранной фирмы, которые сообщали, что сигнализация сработала посреди ночи, были так любезны, что написали код прямо над панелью сигнализации на кухне.

Умно! Просто умно! Обладая особым чутьем, он всегда мог найти дом-другой, чтобы устроить вечеринку. Главное, не пере­ходить границ. Тедди и Ланс всегда хотели тусоваться в подобных местах, но Маркус знал, что, если делать это слишком часто, уп­равляющие компании что-то заподозрят. Пошлют менеджеров проверить, в чем дело, попросят полицейских делать регулярные объезды и предупредят хозяев и отдыхающих. И что потом? Ос­танется только «Боуэрс-Поинт», где они обычно собирались.

Раз в год. Один раз за лето. Таково его правило, и этого было достаточно... Разве что потом устроить пожар?

Маркус улыбнулся.

Сделаешь это — и проблема решена. Никто никогда не за­подозрит, что здесь была вечеринка. Нет ничего величественнее большого пожара, потому что огонь живой. Пламя, особенно вы­сокое, двигается, пляшет, уничтожает и пожирает.

Он вспомнил, как в двенадцать лет поджег сарай и долго на­блюдал за языками огня, думая, что в жизни не видел зрелища чудеснее. Поэтому он снова устроил пожар, на этот раз на забро­шенном складе. Все эти годы он предавался любимому занятию снова и снова. На свете нет ничего лучше. И он чувствует в себе невероятную силу, когда в его руках оказывается зажигалка.

Но сегодня этому не бывать. Потому что его прошлое — не то, что следует знать Лансу или Тедди. Кроме того, вечеринка сегодня особенная. Выпивка, наркота и музыка. И девочки. Пьяные обдолбанные девочки. Сначала он поимеет Блейз, а потом и пароч­ку других, если накачает Блейз до отключки. А может, трахнет ка­кую-то маленькую горячую дурочку, даже если Блейз будет достаточно трезва, чтобы понимать, что происходит. Тоже забав­но... по-своему. Она, конечно, устроит сцену, но можно наплевать и заставить Тедди или Ланса вышвырнуть ее из дома пинками. Она все равно вернется. Как возвращается всегда, рыдая и умоляя.

Она так чертовски предсказуема. И постоянно ноет.

Не то что Мисс Тугое Тело там, на пляже.

Он изо всех сил старался не думать о Ронни. Ну и пусть она его не любит и желает проводить время с Богатеньким Ричи, принцем мастерской по починке тормозов. Возможно, она и ему не даст. Фригидная маленькая динамистка. Черт с ней. Если бы только по­нять, что сделал не так и почему она, похоже, видит его насквозь.

Ничего, ему лучше без нее. Он в ней не нуждается. И ни в ком. Так почему же продолжает следить за ней и почему ему не­безразлично, что она ходит с Уиллом?

Конечно, это делает всю интригу еще интереснее, поскольку он знает слабое место Уилла.

Можно неплохо позабавиться. Совсем как сегодня вечером...

Уилл

Для Уилла лето проходило слишком быстро. С утра он рабо­тал в мастерской, свободное время проводил с Ронни, и дни ле­тели незаметно. Вот-вот настанет август. И он со страхом думал о том, что Ронни придется вернуться в Нью-Йорк, а ему ехать в университет.

Она стала частью его жизни, и во многих отношениях — луч­шей частью. Пусть он не всегда ее понимал, несходство характе­ров только укрепляло отношения. Они поспорили, когда Уилл настаивал на том, чтобы проводить ее в суд, от чего она реши­тельно отказалась. Но он помнил ее удивление, когда встретил после завершения процесса с букетом цветов. Уилл знал, как расстроил ее отказ судьи снять обвинение. Следующее слушание было назначено на двадцать восьмое августа, через три дня пос­ле того, как он уедет. Но Уилл понял, что поступил правильно, когда она приняла букет и застенчиво поцеловала его в щеку.